– Андрей Владимирович, что сегодня представляет собой Северная (арабская) Африка? Насколько велики различия между странами этой части африканского континента, что их объединяет?
– Север Африки представляет собой ровно то, чем являлся и 10-20, и 100-200 лет назад. Это достаточно гомогенная, но, тем не менее, и неоднородная территория, на которой находится несколько стран. Мы выделяем, если смотреть по порядку с востока на запад, – Ливию, Тунис, Алжир, Марокко и Мавританию. Так или иначе, все эти государства объединяются одним веским словом – Магриб. Впрочем, я, например, Ливию в Магриб не включаю, но это мой личный подход. На самом деле потому, что, всё-таки, страны Магриба, это больше Марокко, Мавритания и, отчасти, Тунис.
.
.
Андрей Зелтынь
.
Гомогенная, но неоднородная
– Это очень интересные территории. Когда на север африканского континента пришли арабы, они не смогли быстро ассимилировать эти земли под себя. И в течение длительного периода времени там шёл процесс арабизации и исламизации местных племён. Некоторые считают, что он так и не был завершён, другие – что он продолжается до сих пор. Речь в основном идёт о народах группы берберов – туарегах, амазигах, которые по бóльшей части сохранили свою этническую идентичность.
Тем не менее, все эти страны объединяет одно единственное и самое главное – арабский язык. Многие специалисты, работающие «на земле», скажут: «Да ну – какой там арабский язык? Ведь, все говорят на диалектах и друг друга не понимают вообще!». И действительно, если араб из Леванта приедет в Марокко, то в большинстве случаев он просто не поймёт, что марокканцы ему говорят. Потому, что марокканский диалект сильно отличается от всех остальных. Между тем, вся территория Магриба получила название, собственно говоря, от Марокко. Или же Марокко получила своё название от Магриба. Специалисты по этому вопросу спорят.
.
.
А, например, в Алжире говорят на смеси местного алжирского диалекта арабского языка и французского. Просто, когда Алжир был колонией Франции, государственным был именно французский язык. Соответственно, в документообороте, учебных заведениях, присутственных местах и средствах массовой информации использовали только французский. Конечно же, это оказало своё влияние. Поэтому в Алжире – такая языковая смесь. Чего, кстати, нельзя сказать о Тунисе – эту страну я посещаю давно и довольно часто, и никаких сложностей с местным арабским никогда не испытывал. Да, там есть тунисский диалект, который, тем не менее, понятен любому арабу, откуда бы он не приехал. Тоже самое и в Ливии, хотя там тоже есть интересные, специфические черты местного диалекта, которые, впрочем, больше изумляют, чем приводят в замешательство.
.
.
Таким образом, каждая территория имеет свой диалектальный обычай, который придаёт ей определённый шарм и индивидуальность. Но арабский литературный язык является лингва франка вообще для всего большого арабского мира, включая и север Африки.
И да – перечисляя североафриканские страны, я не включил в их число Египет. Хотя географически это государство и находится на северо-востоке африканского континента, мы его не включаем в состав региона, а больше относим его к территории собственно Ближнего Востока. Потому, что в течении многих столетий Египет на самом деле был центром вообще всего арабского мира. Таковым он и остался на сегодняшний день. И, конечно, он кардинально отличается от всех соседей, что справа, что слева, что снизу, поскольку имеет свои особые культурно-лингвистические черты.
.
.
– Этнические – тоже?
– Внутри египетского общества существует некая дихотомия – «арабы мы или египтяне?». Вопрос, который стоит на повестке дня не одно десятилетие и даже столетие. Но дело в том, что непонятно как определить кто такие египтяне – потомки жителей Древнего Египта или кто-то другие. Потому, что они говорят на арабском языке, да и визуально больше похоже на арабов, чем на древних египтян. Хотя есть такая теория, которую продвигают, в том числе, и некоторые мои коллеги, что на самом деле потомками жителей Древнего Египта являются современные копты. Наверное, потому, что коптский язык служил одним из ключевых инструментов для расшифровки древнеегипетского языка. Не могу ни согласиться с этим, ни возражать, поскольку никогда не углублялся в изучение именно этого вопроса.
Но вернёмся к отличительным особенностям Египта, которые вполне очевидны. Страна примечательна ещё и тем, что её современные жители единственные на всей территории большого арабского мира используют диалект, который был кодифицирован. На нём пишутся книги, снимаются фильмы, выходят газеты. Короче говоря, египетский арабский имеет свою грамматическую структуру. В определённой степени именно поэтому Египет стоит отдельно. «Мать стран арабских» – так мы условно называем это государство.
.
.
Каждая страна севера Африки, конечно, имеет свою специфику. Допустим, Ливия отличается тем, что имеет глубокую традицию кланово-племенных отношений. И в этом смысле она, наверное, самая яркая страна вообще всего арабского мира. Потому, что кланово-племенные отношения в арабском мире сильны везде. В Леванте, в Саудовской Аравии и в иракской Джезире, где племя шаммар живёт по обе стороны границы. Но в Ливии это имеет более ярко выраженные формы. Вплоть до того, что, в принципе, ливийское общество, с моей точки зрения, базируется как раз именно на этом. Кланово-племенные отношения являются важнейшей и даже определяющей составной частью того, что в Ливии происходит. Но это – отдельная тема, которая больше связана с тем, что мы сейчас называем ливийский кризис, объясняющая то, почему он возник и продолжается до сих пор.
Алжир, Тунис и Марокко – франкофонные страны, у которых длинная история колонизации Францией. Завершалась эта история по-разному. Как мы помним, в Алжире – в результате долгой освободительной войны с большими потерями. В других странах всё закончилось более мирно. Тем не менее, все они явно носят отпечаток французского влияния. И до сих пор продолжают, так или иначе, тяготеть к тому государству со столицей в Париже, которое находится от них через озеро, называемое Средиземным морем.
.
.
У каждой страны есть свои отличительные черты. Они в основном носят историко-этнический характер. Плюс, естественно, государственный строй. Потому, что в стороне от всех этих стран стоит Марокко, где король и правящая династия являются прямыми потомками пророка Мухаммеда. Также, как и в Иордании, – они двоюродные братья с иорданским королём. Что несёт в себе определённый заряд и стойкости, и стабильности. И одновременно представляет собой достаточно уникальную структуру наследственной монархии на территории арабского мира. И это очень серьёзное отличие.
В Тунисе тоже глубокие традиции государственности, также, как и в Марокко, только здесь – государственности уже республиканской. Даже когда мы говорим об авторитарной власти свергнутого в 2011 году президента Зин аль-Абидина Бен Али, всё равно это было республиканское правление. Тунис показал, что это традиция для страны достаточно стойкая. До тех пор, пока не пришёл совсем недавно Каис Саид, который правила республиканского правления начал активно пересматривать. И все увидели, что и в Тунисе эта традиция не настолько стойкая, как казалось раньше.
.
.
«Добрые» соседи
– Насколько успешно государства Северной Африки взаимодействуют друг с другом?
– Если взять, допустим, соседние Марокко и Алжир, то эти страны живут не очень-то дружно. Когда-то ливийский лидер Муаммар Каддафи сформировал и финансировал Союз арабского Магриба, который должен был объединить, если не политически, то как минимум экономически и социально, все страны севера Африки. Пока было финансирование, эта организация была жива – действовала в направлении создания беспошлинного торгового режима между североафриканскими государствами, реализации ряда совместных проектов и так далее. Как только Каддафи не стало, финансирование прекратилось. И хотя союз формально продолжает существовать, его активная деятельность прекратилась фактически в одночасье. Потому, что вне рамок этой организации противоречия между входящими в неё странами достаточно велики – они были и раньше, и никуда не делись.
Если не брать ливийский кризис и то, что он выплёскивается за границу Ливии и создаёт некую некомфортную обстановку соседям, уже не одно десятилетие существует конфликт между Алжиром и Марокко. Причём, это касается не только отношения к статусу спорной территории – Западной Сахары (ранее – Испанской Сахары), где тоже уже не одно десятилетие идёт «самоотверженная борьба западносахарского народа за независимость». Правда, сейчас непонятно от кого и от чего именно. Там действует знаменитый Народный фронт за освобождение Сегиет-эль-Хамра и Рио-де-Оро («ПОЛИСАРИО»). Но там ещё есть пограничный конфликт между Марокко и Алжиром, который остался со времён колониального господства Франции. Когда французы уходили, они бросили этот вопрос нерешённым.
.
.
Конфликт продолжает тлеть с разной степенью активности в зависимости от конкретной ситуации. И создаёт некую субстанцию, которой в своих интересах пользуются внешние акторы. Последняя история – признание Соединенными Штатами суверенитета Марокко над Западной Сахарой в обмен на подписание с Израилем соглашения о восстановлении дипломатических отношений. Это такой неожиданный на самом деле был ход – алжирцы в изумлении присели: «А что, так можно было?». Тут они десятилетиями не знали, как решить вопрос Западной Сахары, а американцы пришли и всё вот так решили в пользу Марокко.
В общем проблемы были, есть и, думаю, никуда не денутся ещё очень долгое время. Потому, что у каждой из этих стран своя правда и гордость. И это один из многих пограничных конфликтов, которые мы можем наблюдать на территориях, оставленных колонизаторами. Так что это не только между Алжиром и Марокко, но касается ещё многих государств, которые сегодня конфликтуют в зонах пограничного разделения.
Но нужно сказать, что, когда дело доходит до «битья посуды» с внешними игроками, то, конечно, эти все страны вспоминают, что вообще-то все они объединены одним языком, одной верой. И, в общем, по большому счёту, одними этическими корнями. Потому, что, несмотря на присутствие на всех этих территориях туземных племён, всё-таки подавляющую массу населения здесь составляют этнические арабы. Да, в своё время они пришли сюда в качестве завоевателей и переселенцев. Но это было очень давно – теперь это именно арабские страны.
.
.
– В Северной Африке основное население мусульмане-сунниты?
– Подавляющее большинство – да. Но там же не только арабы. Например, в Марокко большая и очень влиятельная часть населения – евреи-сефарды. Их там действительно очень много. Они имеют большое влияние. При этом настолько большое и настолько они вольготно себя чувствуют, что, например, в Израиле марокканские евреи-сефарды составляют третью по величине общину страны. После «сабра» – это те, кто родился уже в Израиле, и «русских» евреев, что на втором месте.
.
.
Все – основные, основные – все
– Какие североафриканские государства вы бы назвали ключевыми, почему?
– В принципе, я не считаю, что, если Северную Африку брать как отдельный регион, есть какое-то отдельное государство, которое формирует основную повестку на этой территории. Впрочем, можно предположить, что одним из основных государственных образований здесь является Алжир. Потому, что у него самые мощные запасы углеводородов, объёмы производства и экспорта природного газа, а, соответственно, экономика и бюджет. А также достаточно сильные и наиболее подготовленные вооруженные силы. В этом отношении именно Алжир является лидером. Но увы – далеко не во всём. Потому, что, то же Марокко, играет очень серьёзную политическую роль, например, в составе Союза для Средиземноморья (Union for the Mediterranean). Тот же Тунис, даже с учётом того, что Каис Саид там сейчас пытается строить новую парадигму государственного управления, остаётся центром притяжения политических процессов. Ведь, именно на его территории происходит основная часть посреднических усилий, направленных на решение тех или иных конфликтов, как между странами Северной Африки, так и Средиземноморья. Да и вообще государствами всего Большого Ближнего Востока. Это, в частности, отчётливо видно на примере крайне тяжёлой эволюции ливийского конфликта. Когда дело доходит до решения ключевых вопросов, все бегут в Тунис, чтобы использовать его посреднические возможности для решения наболевших проблем.
.
.
Когда-то, до знаменитой истории 2011-2014 годов, которая привела к гражданской войне, а затем – к разрушению государственной инфраструктуры, тем ключом, который открывал дверь на север Африки, безусловно, была Ливия. Но исключительно благодаря усилиям полковника Каддафи, который мощно финансировал все трансграничные проекты в регионе. И в течение длительного времени, чтобы понять, что в действительности происходит на севере Африки, нужно было смотреть на всё через призму политики Каддафи и того, что он делал. Правда, в контексте всей истории региона, это было временно – небольшой этап. Сейчас же всё вернулось на круги своя.
И давайте не забывать о том, что исторически мавры пришли завоёвывать Европу – Пиренейский полуостров – с территории нынешних Марокко и Мавритании, которые потом плотно взаимодействовали с этим полуостровом, выполняя роль как бы материнской структуры для той же Гранады. А это тоже кое-что да значит.
Кстати, что касается Мавритании как одной из серьёзных частей Северной Африки. Она, по традиции, не особо на слуху. И, да простят меня мавританцы, она всегда, по бóльшей части, играла роль в значительном смысле вспомогательную, хотя и не менее важную, чем все остальные страны региона. Её звёздный час пробил тогда, когда на Пиренейском полуострове расцветал Кордовский халифат, Гранада и так далее. А сейчас Мавритания, в общем и целом, находится в тени таких больших солнц, как Алжир, Марокко и Тунис. Хотя это и не умоляет её достоинств.
.
.
Интересы сошлись
– Кто сейчас играет наибольшую роль в Северной Африке из внешних акторов?
– Если говорить о ближайших соседях, сегодня на территории Северной Африки сошлись интересы южных стран Европейского союза и государств восточной части Ближнего Востока. Имеются в виду – Франция, Италия и, в определенной степени, Испания. А с другой стороны – Саудовская Аравия, Объединённые Арабские Эмираты (ОАЭ) и Катар. Последнее время через Ливию начинает активно действовать и Турция. Эти страны, собственно говоря, сегодня и формируют в определённой степени повестку дня в Северной Африке.
При этом каждое из государств Магриба, о которых мы говорили, имеет свою позицию и проводит в регионе собственную политику. В то же время нужно отметить, что и Тунис, и Алжир, и Марокко, и, в определённой степени, Мавритания, так или иначе, тяготеют в большой степени к южной части Евросоюза. И, конечно, остаются в поле зрения ведущих стран Персидского залива. Потому, что там у всех есть серьёзный политический интерес.
Про Ливию не говорю, сейчас это – потерянная история, которая мы ещё даже не знаем, чем закончится.
.
.
– А Египет?
– Повторюсь, Египет в данном случае я оставляю за скобками, поскольку он существует и далеко за рамками североафриканского контекста. Египет находится в центре общеарабского контекста. Мы сегодня очень много говорим о Саудовской Аравии, потому, что Мухаммед бин Салман там проводит социальные реформы невероятных масштабов. Говорим об ОАЭ, которые начинают позиционировать как высокотехнологичная страна мирового масштаба, и вообще – центр притяжения всего и вся. И на этом фоне Египет оказался немножко отодвинутым в тень. Потому, что сейчас там на самом деле больших событий особо не происходит.
Но Египет всегда был, есть и всегда будет оставаться в центре всего, что происходит на Большом Ближнем Востоке или даже, точнее, в Западной Азии – это и Ближний Восток, и север Африки, и восточное побережье африканского континента. Египет – это центр. Центр вообще всех процессов, как политических, так и экономических, которые происходят на этой огромной территории. Конечно, с этой точки зрения Египет оказывает наиболее прямое влияние и на все процессы, которые происходят в Северной Африке. Только надо учесть, что сегодня интересы Египта демпфируются в Ливии. Дальше Ливии Египет не дотягивается. Не потому, что не хочет, а потому, что просто не хватает сил. Ливия для Египта представляет собой жизненную необходимость – это та территория, которая исторически всегда тяготела к Египту. Особенно Восточная Ливия. А Египет исторически всегда на этой территории находился. Через своих рабочих, через финансы, через военные интересы и так далее. А то, что там сейчас происходит, съедает практически весь потенциал Египта, который мог бы быть направлен в сторону всего севера Африки.
.
.
Именно поэтому Алжир, который всегда старался быть сверхнезависимым, сегодня демонстрирует попытки сохранить свою независимость от любого внешнего влияния. Тем не менее, ни у кого нет иммунитета от серьёзных инвестиционных вливаний. И у Алжира – тоже. Но у Алжира есть все инструменты, чтобы сохранить свою полную независимость в плане принятия политических решений.
Такая примерно ситуация. А про Египет нужно говорить отдельно. Говорить о нём только в формате Северной Африки – нецелесообразно. Потому, что это разные территории, с разными интересами, с разным влиянием, с разными перспективами и возможностями – экономическими и политическими. А это всё никак нельзя смешивать.
Беседу вёл Денис Кириллов
Продолжение следует…